‘Skillet – “Monster’
Не позволять себе. Не прикрывать глаз дольше толики секунды.. Мучительных усилий требовалось все больше, но неоценивающие их веки упрямо давали отпор, тяжелея с каждой минутой; едва сомкнувшись, они наполняли разум раскатами оглушительной темноты, беспощадно тянувшей на глубину, обволакивая болотисто-вязкой тишиной первородного холода, и уже не отпускавшей из своей топи его окоченевшие ноги и леденеющие ладони. Жгучая брюнетка - Пустота, украшающая картину видимости черным инеем, и, поборов робость, все увереннее подступающая к извивающемуся в резном камине пламени, с обидой потрескивающему древесиной, умело играла коварную обольстительницу; морозные прикосновения ее воображаемого шепотка многообещающе и соблазнительно просили оставить эту глупую игру, не тратить остатки сил на умилительное сопротивление, а просто “расслабиться, получить удовольствие” и уступить.. Предложение было на редкость заманчивым; мужчина искренне хотел забыться, спастись от мира его окружавшего, от того, где он был слаб, болен и жалок, в котором раз за разом протаптывал собственные тропы, в надежде скрыться от расставленных на людское зверье ловушек, и все равно наступал в медвежьи капканы, сковывавшие его человечностью и ее непростительной слабостью, вновь и вновь оказываясь загнанным в волчьи ямы бессмысленных и бесполезных чувств, прикрытых осенней листвой и букетами цветов, попахивающих гнильцой. Он так хотел свободы... И забытье, несомненно, казалось одним из самый простых способов ее заполучить – протянуть длань и пожать руку мраку, поддаться слабости, “отключиться”, и будь что будет – легче представить, чем сделать, когда какая-то часть тебя упорно не желает сдаваться, хоть бы и назло всему вокруг, включая тебя самого; цепляясь за сознание из последних сил, впиваясь в него изогнутыми птичьими когтями, калеча, но удерживая, раз за разом; и все равно, что режет, как лезвием клинковой бритвы - пока остался хоть один шанс выиграть кон с самым дрянным раскладом на руках, своим отношением заставив противников сдаться, отказаться от этой возможности не так просто.. особенно, если в придачу к опыту и навыкам, ты не просто отличный игрок, но еще и везучий сукин сын...
Однако.. всему приходит конец. И конец игры для мужчины настал еще вчера, когда, на последних действах затяжной развязки очередного кровопролитного месива, обозначившего свое начало ноябрьской ночью, после разбившись на многочисленные сценки и оросив грязью и бурыми пятнами знамена зимы и любимого магом декабря, Пожирателю просто не хватило сил.
Немилосердно подпитываемая возмутительным отсутствием антрактов, усталость, об руку с изнеможением, с легкостью взяли свое –  одно пропущенное заклятье сбивало с набранного темпа, влеча за собой болезненные и безжалостные последствия, подобно снежному кому - опасному, но куда более смертоносному в перспективе.. Прыгать от нетерпения, захлебываясь жаждой доказать миру, что он может изменить его к лучшему, никогда не входило интересы Лестренджа; нести в массы бездумную радость и святую любовь, хорошее настроение, свежее печенье и бесплатную траву, как и печься о благе ближних, дальних и всех прочих, и без него было огромное количество желающих. Но парень всегда умел наслаждаться боем, вкушая чужую злость и панику, каждой порой впитывая воцаряющийся беспорядок, оставив собственные пыл и азарт кипеть под жаром очередной стычки, временами щедро выплескивая их наружу, вместе с готовым так же сильно ошпарить ядом; ему не составило особого труда привыкнуть к тому, что противников почти всегда больше, и что обстоятельства зачастую на их стороне – а ты все равно лишь крепче сжимаешь палочку, растягивая улыбчивый оскал, и побеждаешь – не за то ли ты вновь и вновь продаешь душу, оборачивая все против них?.. Когда же вся страсть оказалась полузабытым воспоминанием, покрытым толстым слоем тлена опустошенности, зародившейся в нем с начала осени (а тройку недель назад и вовсе пробившей на редкость болезненную, для ненастоящей, дыру на месте солнечного сплетения), мужчина с удивлением обнаружил, что когда разбит, подводят вовсе не умения или недостаток удачи – по-настоящему здесь убивает время. У тебя на счету - одна ошибка, у них наготове новые выпады: без передышки, один за другим – и вот, проскальзывает этот убийственный, упущенный момент – распоротая плоть, но нет и крупицы времени ‘на перекур’, пока численный перевес на их стороне - некогда заниматься ранами [а кровь ведь зачастую не остановить обычной магией], еще один промах, снова сбился, и “снежный ком” набирает обороты, превращаясь в подгребающую под себя лавину – все упирается во время...
“..Дрянь, а не жизнь…”. Сломанные ребра, вероятное сотрясение мозга, россыпь глубоких порезов и созвездия ран на теле.. Пришлось несладко, и, наверное, нужно было толком осмотреть все увечья, не ограничиваясь перевязью одной лишь руки, но силы продолжали куда-то предательски исчезать, ускользая сквозь пальцы, неудержимо просачиваясь, будто хрупкие стены некогда роскошного песочного замка; незыблемой оставалась только решимость, напополам с вечной наглостью – да и их сейчас было более, чем достаточно – смиренно готовиться к смерти (как и просто смиряться) маг отказывался, хотя однозначно ее заслуживал, глупую, собачью, и в одиночестве. Подобные мысли срывали едкие смешки с его высохших губ, подтверждая факт того, что он еще жив, что способен на раздумья. Временами учащающееся дыхание сбивало ритм сердца, но тяжелые хрипы легких стали едва различимы; они больше не отражались от книжных стеллажей или впитывались в мебель, не бились в окна, не заполняли комнату своим отчаяньем, но, как бы ему не хотелось испариться и пропасть в тишине ее стен, Пожиратель решил делать все «Вопреки». А потому, помутневшие синие глаза, окаймленные красными сеточками лопнувших сосудов, изучали маленькое пятнышко крови на полу уже не первую дюжину минут, не давая телу принять обволакивающий само естество мужчины сон. Безотчетные и бессчетные, мысли сновали в измученной голове, смешиваясь в сумбурном танце, в мрачном вальсе со сменой партнеров...
..Он прождал ее совсем недолго: с момента, как разъехались в стороны тяжелые портьеры, а в камине -не без помощи магии- затрещали поленья, прошло не больше двадцати минут; впрочем, едва пригубившему виски, и так и замершему в кресле, словно решив самолично послужить разгулью магической аристократии ироничным прижизненным памятником, волшебнику было уже все равно; услышав знакомые шаги и уловив, краем глаза, светлый облик, уже не томящийся в тенях за дверью, он не был уверен даже во времени суток..
– Давно. Cкажу больше, я никуда не уезжала...
С побелевших губ Пожирателя невольно срывается сухая усмешка; она не задевает иронией, не режет оскалом, и несет в себе -всего лишь- печаль и разочарование. К чему были абсолютно бесполезные попытки встать, с их неприятными, режущими слух хрипами и вздохами, стопроцентной возможностью не устоять на ногах больше минуты, повалившись обратно в кресло (да к тому же расплескав отличный напиток), и нешуточной вероятностью потревожить задремавшую боль? - во всем этом не было ничего, что могло бы испугать, тронуть или привлечь внимание. Потому, брюнет лишь с ленцой оборачивает лицо к девушке... и как некстати он ловит эту предательскую дрожь!.. Все в ней – крепко сжатые на ткани платья подушечки пальцев, чуть сведенные плечи, беспокойное постукивание туфелек при каждом шаге – выдавало напряженность, осторожность, и явное нежелание вообще здесь находиться; но больше всего – глаза: внимательный, испытующий взгляд, и каждое его движение - поворот головы, скользящие по миниатюрному черепу пальцы, дернувшийся уголок губ, тихий вздох - словно бы отзывалось в ней вибрацией натянутых нервов, накрученных на кулак струн..  – Кто тебя так? - ее осторожный шаг в сторону..  Тсс.. спокойно, детка. Будто прокрадываешься мимо каморки избитого, бешеного пса, не раз срывавшего стальные, удушающие цепи.. Гадаешь, дремлет он или удастся проскользнуть?.. Почует ли тот слабый, еле-еле дышащий страх, обнимающий колени, щекочущий горло, притупляющий реальность?.. Ты не так уж далеко от двери, девочка, достаточно сделать пару-тройку маленьких шагов назад, чтобы захлопнуть ее за собой, и оказаться по ту сторону, в полной безопасности, оставить это животное совсем одно.. Да и, едва ли израненное чудище может тебе что-то сделать – слишком истощено. Слабо, ничтожно. Потерпи еще чуть-чуть, и не останется поводов для страха: еще пара часов, и этот зверь, скорее всего, и вовсе издохнет. Не этого ли тебе так страстно хочется все последние месяцы? Разве не эти мысли преданно сопровождают все твои бессонные часы?.. Медленное и жалкое угасание - не самая ли это оскорбительная смерть для таких, как он?..
– Ты чувствуешь? Гнев висит в воздухе. На полу, на...
Мужчина ничего не говорит. Да и надо ли? Лишь плотно смыкает губы и, с трудом оторвавшись от созерцания бликов на ее шелковистых волосах, рассыпавшихся по спине и плечам, опускает голову к полу, вновь уткнувшись в кровавое пятно возле правой ноги пустым, глядящим как бы мимо, взором. Он пропускал ее речи мимо ушей, не вслушиваясь, не пытаясь разобрать нотки сладкого девичьего голоска; надуманные признания, заостренные [не]искренностью речи – эвтаназия внимания, призванная убить его измученные инстинкты.. как же Пожирателю было плевать на них. Мысли захлестывала холодная злость - цель, у него уже была цель, набросок плана, который он не в силах выполнить… сейчас, находясь в подобном положении – они требовали от него времени, сил.. и ни того, ни другого у бывшего слизеринца не было. Сейчас. И ему оставалось лишь молча ждать минуты освобождения – меж делом теша себя крупицей надежды, что хотя бы на этот раз, девушка морочит ему голову и слух своим мурлычущим щебетанием не для использования своих вейловских чар (он в самом деле не мог бы представить, как бонус происхождения может выручить ее сейчас), а чего-нибудь поинтереснее: замысловатого, неожиданно-коварного.. но, несомненно – все так же гарантирующего вломить массивным молотом (с сердечками по сторонам и брелками с мишками на рукояти) по остаткам их мнимо-теплых чувств, одним ударом вгоняя в землю остатки его к ней уважения; блондиночка уже не единожды пробовала эти трюки, в той или иной мере – едва ли не при каждом их ‘серьезном разговоре’, и что-то подсказывало Лестренджу (возможно - опыт предыдущих нескольких раз), что сегодня это послужит точкой невозврата.  ..Впрочем, может, оно и к лучшему, что она тут и не замолкает ни на секунду: отведя взгляд в сторону, мужчина начал впадать в апатию, так чуждую ему, и свойственную штампованным аристократишкам; его знобило, глаза все больше заполоняла несвойственная им мутность.. Прикосновение – неожиданно, неприятно, непривычно.. Раздражает. Аккуратные пальчики на болезненно бледной коже, легчайшее касание, взмах крыльев, мазок кончика пера пролетающей мимо пташки;  но мышцы лица непроизвольно сократились, заставив, передернув плечами, хмуро бороться с собой, чтобы сдержать хищный оскал, глядя в зеленоватые ободки глаз. Как же он ненавидел ее.. овал лица, ее аромат, каждый жест, движение.. – ...иногда лучше промолчать, потому что если начать рассказывать, то уже трудно остановиться и можно выболтать то, что хочешь скрыть. – ..Он не мог на нее смотреть, но еще труднее было заставить себя отвести взгляд, и рискнуть больше не встретиться с ее. Он хотел сказать ей, что игра закончена, что верный джокер выбыл из игры, в рукаве не оказалось козырей, а одинокий туз был побит каре, что он слаб… Он хотел ..оправдать себя? Смешно. Уже столько лет не позволявший себе совершать апокалиптические ошибки, он чуть было не истратил последние запасы своей скудной жизни на эту попытку. К чему?..
Ее пальцы разжались, даруя мужчине искомую свободу...
“Дьявол..”;  с губ сорвался тяжелый, хриплый рык; образ блондинки в контражуре камина, начал стремительно таять, превращаясь в блекнущее, светлое, размытое пятно, напоследок будто бы вспыхнувшее ярким всполохом пламенем. ..Веки опустились, скрывая пустой взгляд синих глаз, пальцы еще слабо скользнули по гладким стенкам запотевшего стакана и малахитовой безделушки, прежде чем тело обмякло, одаривая разум подножкой в туманное небытие погибающего разума – на поверку зыбкое и пористое, будто проваливаешься в него, и захлебываешься сгустками темноты, тяжелыми комками застревающими в глотке..
Вкус свободы оказался слишком горьким..

Суета. Неприятная, странная, нагромождающая тяжестью чужого решения, ломающая позвонки свободы воли, до услаждающего треска натягивающая нити, связующие с реальностью - гнущиеся, гудящие, готовые лопнуть от чужеродной паники, давящей на кровоточащие разрывы, заражающей своей безысходностью.. паники, с таким трудом подавляемой кем-то еще – она читается в голосе, время от времени едва пробивающемся сквозь настил темной воды, в сюрреализме каких-то непонятных картин, маячащих в тени, жмущихся к стенам бессознательности, заставляя спросить – “..Но как же это может быть сном? Я ведь так давно лишился всех своих сновидений...” ..Манипуляции с его оболочкой, серой, израненной, отвращающей своей слабостью, и недостижимой.. Хрипы.. Неужели, его? Как странно.. Он не чувствует себя. Он ли это вообще?.. Различая едва движимые силуэты, рисует собственную картину того, где находится, но в этом мраке нет выхода, или входа, за которые можно зацепиться, а давешние стены оказываются плотным, едким дымом - по ним нельзя неотрывно вести рукой, в надежде не потерять себя в лабиринте, они не помогут вытянуть из логики, сейчас ложной и продажной, но все еще честной, как портовая шлюха, хоть малую, самую крохотную толику знания. “..Твою мать, как же здесь душно...”. Каждая секунда пошло приравнивается к самой вечности, каждый вздох пробивает тонкие легкие плавящимся свинцом, продувает их жаром, осаживаясь в глотке, застилая ее невыносимой, ядовитой тяжестью..  Боль. Действительно ли она? Что-то отстраненное, нереальное... Жизнь. Зачем ее так яростно пытаются втиснуть в это тело?.. Беспомощный разум человека, столько раз подвергавшийся пыткам за последние часы, сутки, тысячелетия.. он перестал биться о гранит карикатурных сновидений, искусственно продленных порошками, чарами, зельями.. освободил тело, даруя ему успокоение, томное, приятное чувство свободы, белоснежной краской нетронутого, первозданного инстинкта стирая угольную пыль с окровавленного рассудка, вдавливая в грубую, рваную плоть зверя иглу с целительными, золотистыми нитями... Ему так хочется остаться здесь, в этом сказочном мире режущей глаза белизны и солнечных всполохов; все так аккуратно, так чисто.. Но нет. Пустота вокруг ощутима, к аромату утопичного измерения примешивается запах пота, крови и чего-то терпкого, до того скрытый от обоняния темноволосого мага, а теперь с готовностью наполняющий проснувшееся существо, оставляя на корне языка вкус полыни, насыщая оттенком недосказанности, сквозь которую нет-нет, да и проскользнет легкий полушепот знакомого парфюма..  – Я... - Ни к чему. Она не нужна. Он не хочет.. – Мне страшно... - ..не хочет, но обещал. Беречь. Не позволить никому причинить ей вред. Хранить ее от всего. И даже от самого себя?..
Странная мысль, она была ярче всех иных, выделяясь на белом золоте медленно расплывающимся, будто кровь по воде, пятном. Перед распахнутыми глазами трепещет светлая пелена, тело дрожит, каждая мышца напряжена и ноет, кости выкручивает до кончиков ногтей, а внутренности будто залило воском.. Но сознание возвращается, его сознание, человека; психоз опустил, и зверь успокоился, вновь даруя ясное ощущение реальности, восстанавливая ее покореженные границы, оставив после себя расширенные до предела зрачки и сладкое послевкусие боли.. Верно, это все-таки боль, и она еще способна перебить все остальное – резкая, сладостная, пронизывающая нутро насквозь, давно позабытая, но такая привычная; осознанная, доказывающая мужчине, что он все еще жив, что еще может бороться.. пускай несущая в себе горькое послевкусие проигрыша...  Он был разбит, ранен и в завершение всех бед – невозможно жив. В общем, “..Хрень какая-то, а не нормальное состояние..”.  Знакомая белизна - свет зимнего утра - она била по глазам морозным кнутом, теребила редкими проблесками золотистого солнца, прерывисто, издевательски, едко, идеально вписываясь в обстановку принужденного возвращения в земной ад. Лишенный зрения, Пожиратель всецело отдался прочим чувствам, казалось, стараясь уцепить возвращающимся слухом каждый шорох, тихий стук, все четче выхватывая из ложной тишины чужое дыхание.. вернее, попытки дышать... Сладкий аромат духов, женских, он окутывал комнату и его самого, привычно щекоча обоняние, блекло перебивая горький запах незнакомых зелий, затхлость гнившей плоти, вкус запекшейся крови. “Она еще здесь…” Целостность ощущения ‘Боль’ шла глубокими трещинами и осыпалась - где-то под ребрами горело сильнее прочего, и осязание тела, каждой его части по отдельности, медленно растекалось от грудной клетки.. Вновь глухой удар, различимый куда лучше; каблука о дерево? колена о стол?.. Саднящий позвонок еще помогал понять, что он сидит, причем чуть развернувшись, тем самым одаривая бок новыми волнами ‘острых ощущений’, но заставить расслабиться кричащие, напрягшиеся до предела мышцы, разве что не прорывающие кожу, маг умудрился лишь почувствовав свою левую кисть.. Осязание сдавленной глотки в цепких, ледяных пальцах, запустило новый шквал дерущего сосуды адреналина, сердце бешено стучало в висках, пока по мускулам вытянутой руки пробежала рябь, заставив взбунтовавшееся тело ослабить мертвую хватку, почти сразу же оттолкнув от себя задыхающуюся фигурку; девушка с силой шлепнулась о пол, а он все пытался лихорадочно сфокусировать трезвеющий взгляд. ..Темные капли на дорогом дереве - алые брызги, щедро оросившие столешницу и съехавший край некогда белой простыни, разбавившие блеклую серость морозного утра, создавшие неповторимый узор – не успевшая зажить до конца, и успешно разодранная резкостью его безотчетных движений, рана под выступающим ребром быстро пропитывала кровью свежие бинты, липким гемоглобиновым пятном расползаясь от набухающей ткани, соприкасавшейся с потревоженной плотью. Свесив со стола ноги, и отняв от торса перепачканную ладонь, прижатую в спазме, Пожиратель опустил взгляд на свои руки; недавно сбитые в кровь, размалеванные затянувшимися теперь порезами и стремительно светлеющими синяками, они были так же бережно забинтованы в особо плачевных местах, прежде заботливо обработанные каким-то зельем или мазью (судя по травянистым нотам в прохладе воздуха); о том, что их обладатель еще был в передряге всего несколько часов назад, напоминала лишь запекшаяся кровь под переломанными ногтями, и легкая дрожь медленно сжавшихся пальцев... Впрочем, у последнего была и собственная, отличная причина, заявлявшая о себе красочной росписью из отпечатков деликатных пальцев по его левой кисти, заставившая хмуро свести брови на переносице;  “Благими намерениями..”  Обрадовалась ли она первым, крошечным признакам жизни, затаившейся в изможденном теле – слабо подергивающимся кончикам пальцев, едва заметной, но уже не безнадежной нити дыхания? Успела ли испугаться бездумно глядящим в пространство глазам, широко раскрытым, звериным, темнотой зрачков почти выместившим тонкую каемку-радужку, или они распахнулись после того, как обмякший полупокойник резко оторвал позвонок от перепачканной простыни, изогнувшись во внезапной судороге, одним рывком дотянувшись до ‘спасительницы’, медленно сжимая капкан жестких пальцев, пока она трепыхалась, совсем как пташка в клетке ладоней, пытаясь высвободить нежную шею из вытягивающей жизнь хватки, оттягивая, царапая, стискивая его руку в своих, молочно-бледных и теплых, обагренных кровью убийцы, которого она отказалась ‘отпускать’ так легко, и который куда буквальнее не хотел выпускать ее саму?.. “Идиотка, мне не нужна помощь...”  Подняв взор все еще мутных глаз, и повернув голову в сторону молодой девушки, ставшей очередной жертвой его бесчеловечного поведения, Пожиратель хрустнул затекшей шеей, испытно прочувствовав боль обволакивающей ее измученной мышцы; не отрывая ничего не выражающего взгляда от своего хрупкого видения, все еще приходящего в себя, он скользил им по обычно ухоженным прядям светлых волос, сейчас скомканных, выбивающихся и скользящих по хорошенькому лицу; мельком глянул на расчертившие щеки мокрые дорожки - и вниз, на мгновение задержавшись на шее, дальше, к щемящим легким, скрытым часто вздымающейся грудью, к шумно бьющемуся сердцу; мелкая дрожь сбивчивого, болезненно-глубокого дыхания видна даже в складках ее испачканного платья - юбке, разостланной по ногам и полу, рукавам, предусмотрительно закатанным, но все равно заляпанным явно не гранатовым соком.. “Не сдох бы от царапины..” Все и без того было ясно. Но ничего не меняло.
..Он проходится кончиком языка по высохшим губам, и осторожно ставит ступни на пол, не торопясь доверить им вес всего тела, белыми пальцами вцепившись в край стола.. – Ну, здравствуй вновь, свет очей моих. – Первые слова за долгие часы молчания мало напоминают речь ‘человека разумного’, скорее негромкое рычание, едко вгрызающееся в тишину, таящее в себе издевку, совершенно нелогичную для кого бы то ни было в плачевном положении, подобном его.. погодите, таком ли плачевном?.. По-прежнему обволакивая своим взором светловолосую девчушку, он с удивлением отмечает, что, несмотря на общую нешуточную потрепанность, сил у него неожиданно хватает; “Ну-ну, любовь моя, ты еще пожалеешь, что решила потратить на меня свои энергию и время..” - Пожиратель переводит взгляд вниз и, фыркнув, небрежно отодвигает ногой вместилище ценных зелий и прочие колдо/медицинские принадлежности, - “..Только вот это тебе уже никак не поможет...” - развеселившись в мыслях, мужчина, однако, не выражает на лице и толики игривости, склонившись за сиротливо лежащей здесь же, на полу, волшебной палочкой – то ли отлетевшей при падении, то ли выпущенной из рук в попытках высвободиться.   ..Возможно, здесь имела место какая-то особая вендетта против Рабастана, а может так было с любыми ‘посторонними’, кроме законной хозяйки, но, за все это время, в те редкие моменты, когда изделие из магнолии оказывалось у бывшего слизеринца в руках, оно напрочь отказывалось слушаться, порой даже осыпая непривычные руки игриво-жалящими искрами, будто от стога горящей лаванды.. Темпераментная, недоверчивая, своенравная бунтарка, под стать хозяйке, к мастеру не ходи – здесь и так видна связь: обе изысканны, преисполнены шарма, но не созданы для витрины, хотя смотрелись бы на любой отличным украшением, а главное – смертоносным, ведь, право, они - оружие, мнимо-хрупкое и изящное, но стоит его ошибочно недооценить – и ты самолично роешь могилу, фантомную, для сознания, или вполне реальную - для самого себя (а может и не только) - крошечную, с коробочку, или глубоко уходящую в землю.. а то и целых две - зависит от того, как именно им захочется с тобой разделаться (и сколько тебя после этого останется); а еще, они не внемлют даже самым сладостным речам, и не послушаются любых уговоров, если не захотят, не выполнят ни просьб, ни -тем более- приказов, а попробуешь ограничить их свободу – ранят, едва ли задумавшись дважды, хоть сдавливай хватку, хоть держи в чаше раскрытых ладоней.. Оттого и важно знать, как правильно за ними ухаживать, как обращаться, ведь за твердой, уверенной и гибкой внешней оболочкой, скрывается все та же хрупкая и уязвимая суть; но даже в самых умелых руках, они -вновь- не могут подолгу оставаться в бездействии, и начинают чахнуть. Лестрендж прекрасно об этом знал и, более того – он понимал и принимал это; потому и не злился – глупо было просить девчушку бросить все, и, со спокойной совестью и чистой душой, не обращая внимания на шило в одном интересном месте, расслабиться вдали от очага трагизма и пепла, накрывших Альбион с головой – действительно глупо, особенно для него, а еще безнадежно, причем изначально.. но не попробовать маг не мог, мир ведь «полон сюрпризов». Возможно, узнав обо всем чуть раньше -или даже позже- и при других обстоятельствах, он бы и вовсе не удивился, а то и втайне обрадовался, самую малость попылав ‘праведным гневом’ – «для вида, для приличия..»; да и сейчас, прогорклый вкус собственного разочарования -от ее недоверия- был единственным осадком от этого единичного глотка из переполнившейся чаши яда. Он в самом деле не злился на нее.. за это. Причин и без того было достаточно.
– ..Как ты поживала? – Язык, плохо слушаясь своего хозяина, предательски заплетался, превращая вырываемые из глотки звуки в такие же рваные слова, заставляя вымученно сглатывать,– Со многими шутами успела переспать с нашей последней встречи? Видимо, не очень, раз с такой охотой взялась играть со мной в доктора. – Негромкая речь все больше походила на мягкое шипение. Наледью с викторианского карниза осыпалось уважение, разбиваясь о мостовую действительности, под крик эмоций, как мантру повторявших, что все прочее, когда-то мельком коснувшееся их, в далеком прошлом, и давно уже забыто.. – ..Хотел бы посмотреть на тебя в форме медсестры. Говорят, одеяние распространенное не только у персонала больниц.. – Удерживать в голосе прохладу и безразличие становилось все легче. Он ненавидел ее, презирал, ему было неуютно, мерзко и скучно. А еще – больно, по вине этой наглой девки - потому и отношение его к ней никак не могло быть иным..
... Боль, другая, физическая, теплой волной прошлась по его телу, стоило мужчине присесть возле супруги; куда более понятная и реальная, эта боль стала его отрадой. Устремив жесткий взор усталых глаз на ‘свет очей его’, аристократ чуть склонил голову на бок; лед, прозрачный, но искажающий даже самый понятный образ - во взгляде лишь его острота, ярости нет и в помине, только холодное, неравнодушное желание сделать больно, поломать, разрушить этого человека..  – Ты обронила... – ..Это даже не маска для игры в покер: пускай маг и собирался мухлевать, отсутствие какого-либо выражения, на болезненно-сером лице, было куда искреннее обычного; возможно оттого, что ему действительно все равно.. Он уже протягивал ей волшебную палочку, когда - как в старом трюке, словно бы передумав во мгновение ока - перехватил второй ее конец, и, прежде чем вейла успела бы хоть попытаться выхватить свое оружие, с царапающим душу треском сломил изделие на две неровные части.. – Поистине чарующий звук. Вспоминай его, прежде чем решиться на очередную глупость.. – Позволив ненужным уже кусочкам дерева скользнуть на пол, мужчина опустился на одно колено, заключив лицо супруги в свои прохладные ладони, не позволяя отвернуться, – Девочка моя, ты ничему не учишься... По крайней мере, не послушанию... – он осторожно провел большим пальцем по ее щеке, стирая след подсохшей крови, – ..или честности. Скажи – после всего произошедшего...что мешает мне отправить тебя в кругосветное путешествие?.. – жалкие доли секунды на размышления, прежде чем уточнить: – По частям. А потом, потехи ради, нанять первоклассных сыщиков, чтобы они провели остатки своих жизней, пытаясь собрать тебя по кусочкам – от Лондона до Москвы, Токио, Гвадалахары..? Прошу тебя, назови хоть одну стоящую причину не делать этого.. – Ему абсолютно все равно, по-барабану на то, что может слететь с ее языка. Сейчас, Пожиратель не сможет сделать с ней ничего.. Впрочем, он и не хочет. Беспокойным роем, в разум возвращаются грезы, наполнявшие сознание, когда в зубах еще покачивалась трубка - мысли, жалящие расправой над девушкой.. Она отличается от любой из его прошлых жертв, она не может, не имеет никакого права, уйти вот так просто, почти безболезненно; он растерзает ее, окрасит алой жидкостью монохромные стены.. и что дальше?.. Да хоть растопчет в пыль - это так жалко, так слабо... К несчастью для милейшей супруги, с недавних пор, она занимала особое место в расхлябанной мышце, качающей чистую кровь по его чаеносной системе; а значит - поддаться первородным порывам и убить ее спонтанно, становилось непростительной вольностью.. Нет, в кои-то веки, он поступит как типичный Лестрендж, а значит – спланирует все с особой жестокостью, изничтожит ее действиями, прежде задушив словами.. – Итак?...